23 апреля 2013
Книга об истории отечественной цензуры.
Ужасная обложка, не правда ли? Прямо так иногда и хочется ввести какую-нибудь дизайнерскую цензуру, страшные книги сжигать, а их оформителей загонять в высшие британские лагеря. Но это так, лирическое наступление.
Арлен Блюм — профессиональный исследователь цензуры, автор нескольких книг о том, как злые дяди запрещали хороших. При этом он действительно крутой профи, работающий с архивами, собирающий информацию по крупицам. Однако книга у него получилась весьма средняя, это нужно признать.
Чрезвычайно остроумна, например, уловка, применённая видным специалистом по математической логике Юрием Гастевым, сыном расстрелянного в 1938 году поэта А. К. Гастева. Сам учёный в студенческие свои годы, в конце сороковых, подвергся аресту, и только смерть Сталина освободила его из лагеря. Вот этот факт он и решил обыграть в своей сугубо специальной книге «Гомоморфизмы и модели. Логико-алгебраические аспекты моделирования» (М.: Наука, 1975), изданной под солидным грифом Академии наук СССР. В предисловии, как водится, он сердечно благодарит тех, кому обязан «гипотетическими достоинствами книги», в том числе абсолютно запрещённого в СССР видного матлогика, поэта и правозащитника А. С. Есенина-Вольпина, к тому времени уже вытолкнутого из СССР и жившего в Америке. Если труды Есенина-Вольпина всё-таки имели отношение к предмету научных занятий Гастева, то совершенно абсурдистски выглядит помещение в ряду имен видных специалистов по «проблемам математического моделирования» У. Стокса и Дж. Чейна. Этого Гастеву показалось мало: в обширной библиографии, помещённой в конце книги, не только снова упомянуты работы Есенина-Вольпина, но и указана под № 55 такая, явно мистифицированная, запись: /. Cheyne and W. Stokes. The breath of the death marks the rebith of spirit. — «Mind», March 1953.
На самом же деле под названными Гастевым именами скрывались врачи, жившие и работавшие в конце восемнадцатого — первой половине девятнадцатого века: Джон Чейн, шотландский врач, открывший специфический тип прерывистого дыхания при агонии, и Уильям Стокс, ирландский врач, продолживший изучение этого явления. Гастев обыгрывает «Чейн-Стоксово дыхание», которое сопровождало агонию Сталина, о чём постоянно сообщалось в бюллетенях о его болезни, регулярно печатавшихся в газетах в начале марта 1953 года. По Гастеву получалось, что врачи опубликовали статью об этом феномене под названием «Дыхание смерти знаменует возрождение духа» в марте 1953 года, в лондонском журнале «Mind» («Разум» или «Дух»), посвящённом вопросам психологии и философии. Поэтому учёный и благодарен «Чейн-Сток-сову дыханию»: если бы не оно, ему пришлось бы ещё долгое время гнить в лагере. Этот, говоря набоковскими и пушкинскими словами, «щелчок цензуре» доставил, вероятно, немало весёлых минут друзьям и единомышленникам автора.
Книга на две трети состоит из описания злодеяний советской цензуры. При этом стиль описания не даёт усомниться в том, как Блюм относится к власти советов и её цензуре — он с большим удовольствием тыкает в неё острой палкой почти на каждой странице. Это, конечно, выглядит весьма забавно и даже справедливо, но быстро надоедает. А еще в ней слишком мало того, ради чего её интересно было бы прочитать: примеров и историй из цензорской практики, всяких случаев и анекдотов. Зато в ней много выдержек из отчётов и произведений, которые запрещались — всё это прямо так и пахнет архивной пылью.
Множество нареканий вызвали публикации групповых фотографий граждан с недостаточно радостными физиономиями на митингах, собраниях, демонстрациях. Даже сами «партийные здания» должны выглядеть светло и ни в коем случае не вызывать нежелательных ассоциаций. В спешном порядке была заменена и переклеена обложка книги «Стахановцы города» (Л., 1936), поскольку на ней «изображён Смольный в облаках, что создаёт впечатление поджога. Обложка переделывается». И действительно, экземпляр РНБ несёт следы спешной и не очень квалифицированной замены обложки «вручную»: Смольный заменён групповой фотографией — Жданов в окружении радостно улыбающихся молодых рабочих и работниц. Тогда же «задержаны на последующем контроле сатирические рисунки для журнала „Под знаменем Советов“. Мотивы задержания: искажение советской действительности и образов колхозников. Например, один из рисунков показывает недостаток жилья в колхозе. Колхозники изображены сидящими в дупле дерева, выражение лиц колхозников идиотское. Остальные рисунки в том же духе».
Есть в книжке две шикарные главы, за которые я готов простить автора (но дизайнера обложки всё равно не прощу). В одной рассказывается о переписке Джорджа Оруэлла с советскими издательствами и цензорами — это прямо как если бы Риддли Скот обсуждал тонкости сценария фильма «Чужой» с самим Чужим.
Весьма занимательна история проникновения к советскому читателю сатиры «Animal Farm», написанной в 1943 году и изданной в 1945-м. Её название переводится сейчас обычно как «Скотский хутор» или «Скотный двор». Однако в аннотированной библиографии статей об Оруэлле указано ещё более раннее издание на украинском языке; там же воспроизведена обложка этой книги: George Orwell. Колгосп тварин. По-русски это значит: «Колхоз животных» или «Скотский колхоз». Один мой знакомый в шестидесятые годы познакомился с книгой также по зарубежному изданию на украинском языке, название которого звучит ещё лучше: «Свинячий колгосп».
В конце шестидесятых появляются, говоря пушкинскими словами, «презревшие печать, потаённые тетради» с оруэлловскими текстами, в основном с анонимным переводом «1984», выдававшиеся на прочтение на очень краткий, заранее обговоренный срок. Мне не удалось ознакомиться с «номенклатурным» изданием «1984», а потому трудно сказать определённо, в каком именно переводе роман проник в самиздат. Возможно, в том же самом… Количество его самодельных копий подсчитать невозможно. Как точно заметил по этому поводу один из современных авторов, «есть что-то глубоко симптоматичное в том, что целое поколение русских читателей получало „1984“ „на одну ночь“. В это время суток роман Оруэлла заменял сон и временами становился неотличим от него».
А в другой главе собрана целая коллекция использования стихов запрещённого Гумилёва в советской прессе. Его строчки использовали в своих научных статьях астрофизики, а десятки писателей вкладывали стихи Гумилёва в речи героев своих книг. По словам Блюма, многие цензоры обнаруживали такие хитрости потому, что сами зачитывались самиздатовскими версиями его сборников.
Удавалось иногда успешно процитировать стихи Гумилёва, не называя при этом имя автора. Цензор «Молодого Ленинграда», альманаха за 1964 год, к счастью, он не обратил внимания на такой пассаж в очерке И. А. Муравьёвой «Чтобы вулканы не погасли», посвящённом жизни и трудам вулканологов Камчатки. Возвратившись из экспедиции на базу, они, смеясь, рассказывают о всевозможных своих приключениях, в том числе о молодом вулканологе Виталии, решившем съехать вниз по «снежнику», громко декламируя при этом:
«И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели…»
— и с этими словами он проваливается под снег. Эти строки из стихотворения 1918 года «Я и вы», вошедшего в книгу Гумилёва «Костёр», не были распознаны цензором и благополучно проскочили в альманахе.
Иногда в книге встречается немало откровенно смешного цензорского, вот, например:
Лишь в самом конце рассказа, и то на законном основании, согласно идеологии, восклицание проходящего старика, а именно «Боже правый» — было заменено: «Боже левый».
«Приказ Главлита № 58. Сов. секретно. Не подлежит оглашению.
Тов. Городскому — уполномоченному Главлита при издательстве „Молодая гвардия“ — за пропуск в вёрстке романа Ал. Толстого „Хлеб“ грубой ошибки: „Владимир Ильич начал говорить, сидя за столом, медленно царапая когтями лоб“, и замеченной работниками типографии в листах, — поставить на вид.
Зам. Начальника Главлита /Самохвалов/»
«Фабула — православный (это всюду автором выделяется) Иван-дурак наперекор своим умным собратьям становится царём, — нельзя лучше сатира на дореволюционную Россию. Но беда в том, что услужливый автор, как националист — ненавистник басурман и мечтающий о „святом кресте“ даже на Луне (конечно, в образе сказочных достижений), глубоко верует в звезду Ивана-дурака. Не в пример сказкам Пушкина сказка Ершова лишь лубочная карикатура на них. По части воспитательной для детей в ней всё от реакционного и непедагогического, — здесь всё по царю мерится и по боярам. Восхваляется „Царь-надежда“, которого, конечно, народ встречает восторженным „ура“. На с. 42 — даже порнография — царь, „старый хрен“, жениться хочет: „Вишь, что старый хрен затеял: Хочет жать там, где не сеял! Полно, лаком больно стал!“
На основании вышеизложенного считаю „Конёк-Горбунок“ к выходу в свет нежелательным, если не недопустимым.
Лев Жмудский. 1 декабря 1922 г.»
Цензор Ахматов остановил печатание арифметики, потому что между цифрами какой-то задачи помещён ряд точек. Он подозревает здесь какой-то умысел составителя арифметики. Цензор Елагин не пропустил в одной географической статье места, где говорится, что в Сибири ездят на собаках. Он мотивировал своё запрещение необходимостью, чтобы это известие предварительно получило подтверждение со стороны министерства внутренних дел.
Одним словом, книга занятная, но недостаточно интересная для того, чтобы рекомендовать её. Местами она читается прямо как роман, а местами внимание плетётся, словно кобыла. Вот бы её отцензурировать!
12 апреля 2013
Занятная книга Джеймса Бёрка, которая сразу и о многом, и ни о чём.
Я давно ждал, когда кто-нибудь напишет книгу без попытки быть исчерпывающим и последовательным, просто пустит свою фантазию в галоп по кочкам человеческих знаний, а сам вывалится из телеги на ходу. «Пинбол-эффект» — это отличный пример такой книги. Это четыреста страниц текста, в которых вполне комфортно уживаются несколько сотен изобретателей и их изобретений. При этом книга не похожа на справочник, она читается легко, приятно и интересно.
Железные дороги (особенно в Европе) невероятно способствовали мобильности. Люди находили себе спутников жизни в других городах, обновляя генофонд. Рост добычи угля (на выплавку чугуна для локомотивов и на растопку этих же самых локомотивов) привёл к появлению большого количества сырья для производства угольного или светильного газа. Газовое освещение позволило людям проводить больше времени за чтением, стимулировало развитие вечернего обучения и способствовало появлению большого числа образованных работающих женщин.
«Пинбол-эффект» — это книга об изобретателях и их изобретениях. Так как за многовековую историю различные безумные люди напридумывали целую кучу занятных вещей, Джеймс Бёрк решил не ограничивать себя отбором самых интересных, а рассказать сразу о наибольшем их числе. При этом одной из целей автора книги было показать, насколько глубоко все изобретения связаны друг с другом. Для этого на страницах книги в выносках располагаются своеобразные телепорты для перемещения внимания читателя со страницы на страницу. Если мой уважаемый читатель когда-нибудь имел удовольствие проводить вечера за книгами-играми Браславского, то он меня поймёт (а если нет — я настоятельно рекомендую). Но лично я по этим бумажным гиперссылкам не прыгал, а читал книгу всю подряд.
Неуязвимая армия Наполеона шагала по Европе. В 1799 году на пути в Австрию наполеоновская армия встретила вооруженное сопротивление в швейцарском кантоне Унтервальден. Сотни защитников пали, а их дети остались сиротами. Иоганн Генрих Песталоцци, бывший фермер средних лет из города Станс (столицы кантона), решил взять на себя заботу от оставшихся без присмотра детях и организовал школу в стенах бывшего монастыря. Так начался самый необычный и масштабный педагогический эксперимент в истории.
Теории Песталоцци радикально отличались от всего того, что делалось в образовании раньше. По мнению Песталоцци, современное образование основывалось только на зубрёжке учебников и не имело никакого отношения к целостному развитию ребёнка и связи школьных знаний с реальным миром. Детям рассказывали о горах, где они никогда в жизни не бывали, их учили добродетели и долгу, но они не имели даже отдаленного представления о том, что означают эти понятия. Методика Песталоцци была направлена на развитие у детей восприятия и интуиции через познание мира на примере непосредственного опыта. Он был против формальностей, не делил детей на классы и не использовал учебников. Поощрялось общение учеников и учителей на равных, а также обучение одних детей другими.
Учебные дисциплины преподавались в контексте реальной жизни. На уроках географии дети ходили в походы, после которых рисовали карты, на которых отмечали всё, что они увидели. Затем им для сравнения показывали настоящую карту. Научные предметы основывались на наблюдениях природы — как вино превращается в уксус, песок становится стеклом, а мрамор — известью. Музыка была частью нравственного воспитания и использовалась для развития в детях чувства социальной гармонии. Спортивные игры, которыми ученики занимались два раза в неделю, развивали командный дух и товарищества. Прежде всего детей учили извлекать уроки из событий реальной жизни, повседневных заняий, прогулок на свежем воздухе и использовать этот опыт, чтобы по-своему прочувствовать окружающий мир.
Читая «Пинбол-эффект», превращаешься в змею. Автор постоянно вытягивает внимание читателя, постоянно перепрыгивая от одной темы к другой. Герои и события несколько раз меняются только на одной странице. Порой всё это напоминает хитрый авторский троллинг. Скажу честно — иногда уследить за чехардой тем было очень сложно. Еще один минус такого подхода — небольшое количество остаточных знаний. Я только что закрыл жёлтую обложку книги, но у меня в голове осталось лишь несколько самых ярких историй, а сотни других бесследно растворились в процессе чтения.
В XV веке португальцы (а также испанцы, голландцы, англичане и французы) находили новые пути на Восток, чтобы привозить специи напрямую, а не платить турецким перекупщикам. Суда шли либо вокруг Африки, и далее через Индийский океан, либо в обход Южной Америки и пересекали Тихий океан. В 1418 году Васко де Гама достиг Калькутты и вернулся с товаром, который окупил расходы на плавание шестидесятикратно. Голландцы и англичане основывали огромные торговые компании, единственной целью которых была торговля с Востоком.
Хотя прибыль таких предприятий и колебалась, она редко была ниже ста процентов, а обычно вдвое больше. Сэр Френсис Дрейк, отправившись в плавание на одном корабле, привёз груз, стоимость которого превышала весь годовой доход королевы Елизаветы. Перспектива овладеть источниками таких баснословных богатств мало кого могла оставить равнодушным, так что к концу XVII века все крупные европейские державы уже имели колонии в Азии и Африке.
Книга издана очень хорошо, впрочем, как и все книги в лебедевском издательстве. Хороший перевод, аккуратная вёрстка, просто отличная печать. Однако я в процессе чтения заметил несколько ошибок, что очень странно при моей глубокой невнимательности и рассеянности. Надеюсь, при переиздании их поправят.
Одним словом, «Пинбол-эффект» — очень достойная книга для того, чтобы скрасить несколько вечеров в компании множества хитросвязанных друг с другом изобретений и их изобретателей. Советую!
30 марта 2013
Биографическая книга военного корреспондента Роберта Капы, очень мощная и интересная.
Роберт Капа — один из самых успешных, ярких и бесстрашных фотокорреспондентов в мире. За недолгие сорок лет между тем, как он осторожно появился на свет и неосторожно наступил на противопехотную мину, Капа успел снять тысячи военных кадров, большая часть которых стала шедеврами. Вы много раз видели его военные снимки, вероятно, не зная ни о Капе, ни о его насыщенной истории. Этот человек всю свою сознательную жизнь ходил по лезвию ножа, одной рукой удерживая равновесие, а второй — нажимая на кнопку спуска своей простенькой плёночной фотокамеры.
Узкая улица, ведущая к отелю «Parco», где я остановился, была запружена людьми. Они безмолвно стояли в очереди, тянувшейся к зданию школы. Эти люди явно стояли не за едой, поскольку в руках у выходивших наружу не было ничего, кроме шляп. Я встал в конец очереди. В школе меня встретил сладкий, тяжелый запах цветов и смерти. В комнате стояли двадцать простых гробов. Они были небольшого размера, а цветы закрывали их недостаточно плотно, чтобы скрыть маленькие, грязные детские ножки. Эти дети были достаточно взрослыми, чтобы бороться с немцами и погибнуть, но они лишь чуть-чуть выросли из детских гробов.
Неапольские детишки, украв винтовки и пули, две недели воевали с немцами, пока мы торчали на перевали Чиунзи. Этими ножками встречала меня моя Европа. Европа, где я когда-то родился. И такая встреча была куда честнее истеричных приветствий радостных итальянцев, многие из которых еще недавно столь же неистово орали «Дуче!».
Я снял шляпу, достал камеру и навёл объектив на измождённые лица женщин, державших в руках маленькие детские фотографии своих детей. Они стояли, не шевелясь, пока гробы не унесли. На похоронах в обычной школе я сделал свои самые правдивые снимки победы.
«Скрытая перспектива» — это книга-воспоминания о работе военным фотокорреспондентом на театре Второй Мировой войны. Впрочем, Капа быстро напоминает, что война зря красиво называется «театром». Актёры часто не доживают до антракта, заряженное ружьё стреляет не в конце пьесы, а в самом её начале, да и кровь на сцене отнюдь не бутафорская. В его книге война предстает отвратительным, страшным действием, выжить в котором помогает вера в то, что ты сможешь, преодолеешь, выстоишь, не сойдёшь с ума.
Военное начальство расположилось в школе, в её лаборатории разместилась пресс-служба. Дик Трегаскис из «International News Service» сидел среди мензурок, скелетов и чучел и писал блестящие репортажи о подготовке к военной операции, которые никогда не пропускала цензура. Корман и я резались в двуручный покер на опрокинутой школьной доске.
Десантная дивизия разбила лагерь в оливковой роще за аэродромом Ликаты. В этом городке, известном благодаря роману Джона Херси «Колокол для Адано», колокола не оказалось, зато было много рыбы и кислого вина. Вечером на лагерь опустилась прохлада. Небо было полно звёзд и комаров. Свежие сплетни беспрепятственно переносились от одного оливкового дерева к другому.
Капа знает, о чём пишет. Он никогда не прятался за спинами солдат или за длиннофокусный объектив. Солдаты и их фотокорреспондент рисковали одинаково, для немцев не было разницы между ружьём и камерой. Глядя на снимки и читая истории Капы, понимаешь — если бы не он, то мы не смогли бы увидеть, понять то, что происходило во время войны. Люди состарятся и умрут, медали и танки заржавеют, рассыпятся в прах, но фотографии и книги будут жить вечно.
Церковь была переполнена. Большинство раненых лежало на холодном полу. Было всего несколько коек — на них лежали самые тяжёлые. Над их головами, как лампады, покачивались бутылки с плазмой: сочащаяся по трубкам кровь пыталась задержать в их телах ускользающие из них жизни.
У алтаря, на коленях, спиной к раненым и умирающим прихожанам, прижав лицо к ступеням, стоял солдат, который, похоже, был местным священником. Я не заметил у него ран, но он был контужен. Его нервная система и органы чувств были разрушены взрывом. Он бормотал что-то невнятное — одному Богу было известно, что он хотел сказать.
За ранеными присматривали итальянские монашки, а полы мыли первые немецкие военнопленные. Я немного помедлил, потом достал камеру. Моя вспышка безжалостно разрушила все чары. Я — фотограф. Это необычный госпиталь… может получиться хороший репортаж.
Это книга написана невероятно интересно. Я с трудом отрывался от её чтения, она захватывает и притягивает грустным юмором Капы. Читая «Скрытую перспективу», важно понимать — многие из второстепенных деталей сознательно выдуманы или изменены автором, который мечтал увидеть свою книгу снятой в виде художественно-документального фильма. Однако весь ужас войны дошёл до нас неискажённым, пугающе-правдивым.
Собственно говоря, рейнджеры почти ничем не отличались от любых других пехотинцев. Они просто были лучше натренированы и имели больше опыта. Они разговаривали, как кретины, дрались как убийцы, а однажды я видел, что они умеют плакать, как герои. Что до их командира, подполковника Дарби, то он говорил грубее и дрался злее, чем любой из его солдат.
Капа одинаково хорошо владеет плёнкой и пером, его талант дотягивает до уровня публициста мирового уровня. Он пишет сочно, ярко, разбавляя страшную тушёнку военного пайка мощной добавкой в виде самоиронии. Удивительно, но документальная, биографическая книга читается как хороший роман.
После захода солнца мы возвращались в пресс-лагерь. Корреспонденты печатали свои статьи, я отправлял фотографии. События минувшего дня никто не обсуждал. Мы пили алжирское вино и болтали о «девушках, которые нас ждут». У каждого была самая удивительная и прекрасная женщина на свете. В доказательство этого по ходу рассказа из кармана вытаскивалась размытая, выцветшая фотография, на которой ничего нельзя разобрать.
Отдельное спасибо хочется сказать издательству «Клаудберри» — они смогли очень круто перевести и издать книгу. В России очень мало издательств, которые могут провести такую точную работу с любовью к деталям. Книгу приятно читать, листать, просто держать в руках. Десятки хорошо отпечатанных фотографий правильно перемежаются текстом, погружая в мир войны. Единственный недостаток — это, на мой взгляд, неудачное русское название. «Slightly Out Of Focus» («Немного не в фокусе») превратилось в «Скрытую перспективу». Но это незначительная мелочь, которая не влияет на общее впечатление от книги.
На следующий день я встречался с британским генеральным консулом. Он отметил, что мой случай крайне необычен, но и война — тоже крайне необычное явление. Он выдал мне обычный лист бумаги, попросил написать на нём моё имя и объяснить, как я оказался без паспорта и почему мне надо в Англию.
Я написал, что зовут меня Роберт Капа, родился я в Будапеште, адмирал фон Хорти и венгерское правительство всегда меня недолюбливали, и это было взаимно. Что венгерское консульство после аннексии Гитлером страны отказывалось признавать, что я не являюсь венгром, но и обратного тоже не утверждало, а поскольку Венгрией фактически правил Гитлер, я, разумеется, не хотел быть её подданным. Дальше я написал, что все мои дедушки — чистокровные евреи, что я ненавижу нацистов и полагаю, что мои фотографии станут хорошей антифашистской пропагандой.
Отдавая ему это объяснительную, я немного переживал за орфографические ошибки, но консул спокойно поставил на ней печати и обвил голубой ленточкой. Так появился на свет мой паспорт.
Одним словом, «Скрытая перспектива» — это замечательная книга. Горячо рекомендую книгу всем, даже тем, кто далёк от военной тематики. Книга заставляет задуматься, открывает глаза на многие аспекты войны и удивляет мужеством её автора, бесстрашного еврея-мигранта, который не испугался показать нам войну такой, какая она есть на самом деле.
20 марта 2013
Наполовину самиздатная книга Александра Лозового об ошибках и неточностях в живописи.
Эту книгу я случайно купил в Москве, и чувство случайности не покидало меня и во время её чтения. Автор случайно написал книгу, разместив в ней в случайном порядке ошибки великих мастеров, сделанные случайно или не очень. Одним словом, в книге достаточно непроизвольности, теперь бы немного организованности и логичности.
Айвазовский стремился в первую очередь к иллюзорной передаче волн на холсте, фотографическому сходству с действительностью, абсолютному подражанию природе. Но Айвазовский иногда ошибался даже в реалистичном изображении моря, хотя и стремился именно к этому.
Он смотрел на волны большей частью с берега Чёрного моря, в Феодосии. Смотрел и на спокойное море, и на бурное. У набегающих на берег валов гребни волн заворачиваются, и у них образуется так называемый «фартук». Айвазовский изображал на своих картинах именно такие валы, волны-буруны. Он по наивности и незнанию предполагал, что аналогичные волны во время шторма идут по всему морю.
В его известной картине «Девятый вал» изображен тонущий корабль во время шторма далеко от берега. Но волны в этом месте моря, не у берега, бывают совершенно не такими, какими их написал художник. Волны в шторм в морях и океанах имеют конусообразную, пирамидальную форму и никак не напоминают прибрежную волну с «фартуком», которая возникает на отмели.
Эта же ошибка присутствует в другой довольно внушительной по размерам картине Айвазовского — «Волна». Почти сорок лет прошло между написанием двух полотен. Но за это время художник так и не вник в суть разбушевавшейся стихии.
В книге достаточно много таких художественных вкусностей и описаний, почему в картинах появляются исправления, подтёки и лишние мазки краской. К примеру, я до прочтения книги не задумывался о том, как на самом деле трудно перекрыть ненужный элемент на картине. Оказывается, краски теряют от смешения свою яркость и цвет, так что порой художники оставляют на холстах ошибки и неточности, лишь бы не править по уже нарисованному.
В одной из своих фресок Паоло Уччелло изобразил хамелеона в виде верблюда. Художник никогда не видел хамелеона, и его ввело в заблуждение созвучие слов: «камелеонто» (хамелеон) и «камелло» (верблюд). А в картине Сурикова «Меньшиков в Березове» потолок в избе написан художником так низко, что, если сидящий за столом Меньшиков встанет, то непременно ударится о потолок головой.
Книгу особенно приятно читать с айпадом в руках, находя и рассматривая все описанные картины. Так скорость чтения значительно падает, но интерес повышается. За время чтения небольшой книжки я открыл для себя немало новых полотен и даже одного нового художника, Рериха.
Японское искусство попало в Европу совершенно непроизвольно. Различные мелкие японские товары были завёрнуты в гравюры (ксилографии, то есть отпечатки с деревянных досок), как в упаковочную бумагу. Скорее всего, это были забракованные, не получившиеся оттиски, для которых, чтобы не выбрасывать, нашли новое применение. Именно они и вызвали первый неподдельный интерес к японскому искусству.
К сожалению, у книги есть несколько недостатков. Самый главный — её практически нигде нельзя купить, даже сеть не находит такой книги. Подозреваю, что мой экземпляр неожиданно для меня самого оказался значительной библиографической редкостью. Помимо этого, у «Ошибок» есть целый ряд структурных и смысловых ошибок, попытки растекания по древу, топтания на месте и прочие пословицы. Впрочем, опытному читателю не впервой все это фильтровать прямо на ходу.
